Активный, словно вьюн, муравьиновед из Франции Бернард Вербер, славу которому принесла его объёмная и сногсшибательная трилогия о муравьиной цивилизации, продолжает штурм литературного Олимпа. Одна из его последних книг (далеко не первая в текущем году) – сборник фантастических рассказов «Древо возможного и другие истории» – издана в Москве издательствами «Гелеос» и «Рипол классик».

Писатель Вербер, пожалуй, самый читаемый на сегодняшний день на родине автор. Произведения сочинителя изданы также в 30 странах. В России Вербер – один из самых известных зарубежных писателей. Все его произведения, выходящие во Франции, с колес переводятся на русский и споро появляются на наших книжных прилавках. Не даром его бабушка родом из русского города Одессы: природный филологический дар в сочетании с философской платформой литератора, наверняка, в значительной степени унаследован от неё.

Вербер появился на свет в 1961 году в Тулузе и, если верить его биографам, пишет с семи лет. Первый «муравьиный» роман он начал сочинять в 16 лет. Роман «Муравьи» пришел к читателям в 1991 году (преодоление издательских порогов – дело нелегкое и, иногда, долгое). Тридцатилетний писатель стал знаменитым. Основа успеха – умение блестяще строить приключенческую интригу, захватывающий фантастический сюжет, в котором явно чувствуется философски отстранённый подход. У Вербера есть ещё и  удивительная способность приближать мифологические и эзотерические составляющие бытия к конкретному маленькому человеку, что чрезвычайно нравится массовому читателю, но оставляет холодной литературную критику.

На моей книжной полке стоит его увесистая книга с надписью-рисунком автора в виде нарисованного человечка с длиннющими – на весь разворот – крыльями бабочки: автограф, если применить к нему принципы графологии, ясно говорит о романтической составляющей творчества и жизни писателя. Вербер – большой выдумщик и сказочник, который ещё в школе умудрялся пугать товарищей небылицами и «страшилками», начинающимися со слов: «Он открыл дверь и оцепенел». «Иная» точка зрения на привычное бытие и на человека – вот главный смысл рассказываемого в «Древе возможного».

Его рассказы-фантазмы ничуть не маскируют источники от литературных предшественников: писатель, как и многие его собратья по ремеслу, легко перемалывает самые разные бродячие литературные сюжеты, превращая их в фирменные, верберовские.

Уже первый рассказ сборника «Научимся их любить» повествует о землянах, «диких людях», которые помещены какими-то загадочными (от этого ещё более ужасными) инопланетянами, ради забавы, в клетки. Прототип лежит на поверхности: знаменитые «Путешествия Гулливера» Джонатана Свифта. Помните лилипутов и великанов, меняющихся местами у гениального англичанина?

Многопишущий Вербер (ему есть на кого равняться, достаточно вспомнить неутомимых Дюма и Бальзака) опирается на собственные излюбленные («фирменные») литературные посылы: наделение разумом муравьев, крыс и прочих братьев наших меньших. У него даже деревья разумные. Для полноты картины он добавляет к сюжетному коктейлю весь пантеон многочисленных богов, соперничающих между собой и при этом играющих людьми. Американский фантаст Терри Пратчетт в знаменитом «Плоском мире» делает нечто подобное. Впрочем, ещё хорошо известный у нас Станислав Лем прогнозировал, как боги играют мирами и разумными существами. Но и этими богами кто-нибудь ещё более могущественный и таинственный тоже манипулирует.

Кстати, у неистового Вербера разнообразные вещи, окружающие человека, тоже живые, вот только с умом подкачали: «Самые ничтожные вещи норовили проявить инициативу. Рубашки сами застегивались. Галстуки сами, словно змеи, охватывали вашу шею. Телевидение и музыкальный центр ссорились, решая, кто из них будет развлекать хозяина». Впрочем, хозяева вещей из «Древа возможного», как оказалось, сами являются искусственными разумными существами, естественно, что сердца у них тоже искусственные.

Яркая подростковая фантазия бьёт ключом на страницах книги, однако, несмотря на искусные сочинительские придумки и ухищрения, некоторые истории не берут в плен бесповоротно. Как раз, наоборот, в процессе их поглощения зреет  глубинное несогласие с вторичностью эстетики, предлагаемой писателем, содержанием и смыслом вторичных сюжетов.

Вообще-то, постмодернизм, как метод, отцветший очень быстро в литературе, оправдывает опору (цитирование явное и скрытое) на предшественников. Но что-то должно вывозить при этом: язык, оригинальность трактовки, увлекательность излагаемого. Это все есть у Вербера, но, на мой взгляд, вооруженный всем арсеналом писатель, не может перебить толику досады от какой-то, назовем её усталостью, в ряде сюжетов из «Древа возможного».

Вышесказанное нисколько не исключает ярких прозаических искр в данной книге. Вот, например, у инспектора полиции, героя рассказа «Манипулирование»,  взбунтовалась левая рука (теперь уже и человеческая конечность приобрела автономный разум). Она там много чего вытворяет с несчастным хозяином, совсем как у Эдгара По. Как вам понравится, когда рука гипнотизирует во сне весь организм, ведёт ничего не сознающее тело в закрывающийся магазин, где убивает запоздавшую продавщицу. Дело успешно расследуется инспектором, который  приходит к выводу: гадкая конечность-бунтовщица подвела его под монастырь.

Неплох рассказ «Абсолютный отшельник» (кто переносил медицинский наркоз, легко узнает свои галлюциногенные картинки при операции), хотя и там есть целый ряд предшественников, один из которых наш Александр Беляев с «Головой профессора Доуэля». По крайней мере, добрая половина из 20 опубликованных в сборнике историй читаются с истинным удовольствием.

Отметим, что в этой книжке утверждается и ещё одна сверхидея Вербера; будущим можно управлять, если напряженно думать о нем загодя – замечательная по своей сути утопия.