Русский литератор-патриот Николай Коняев выпустил в издательстве «Алгоритм» книгу под названием «Валентин Пикуль» - биографическое повествование об известном рус­ском писателе, пик славы которого пришелся на вторую половину 70-х и 80-е годы XX века.

Любопытна нумерология дан­ного труда: в произведении три части, каждая разделена на семь глав, а каждая из глав, в свой че­ред, составлена из пронумерован­ных семи составляющих. Что сие означает, пусть объяснят люди знающие конспирологию и прочие придумки тайного сознания.

Как безжалостно время рас­ставляет всё по своим местам. Одни, популярные при жизни лич­ности, как-то вдруг, а иногда неза­метно и постепенно, перемещают­ся в тень, отодвигаются на перифе­рию общественных интересов. Зато другие - приобретают такую оглушительную посмертную изве­стность, о какой при жизни и меч­тать не могли. Загробная слава -штука ещё капризнее славы при­жизненной, и только совсем выда­ющихся представителей своего рода человеческое сообщество оп­ределяет в гении, с которыми све­ряется на своем дальнейшем пути.

Хорошо помню книголюбский психоз с элементами шизофрении вокруг каждой вновь выходящей книги Валентина Пикуля - дос­тать увесистые романы писателя «Слово и дело», «Пером и шпа­гой», «Фаворит» и прочие не пред­ставлялось возможным. Из-под полы они предлагались по не­подъемным ценам, мифы и байки о проживающем в Риге русском писателе причудливо разветвля­лись по всей стране, за всем этим

шумом и сплетнями терялся образ живого писателя. И всего лишь почитать на какое-то ограничен­ное время удавалось заполучить его исторические хроники, в кото­рых рассказывалось о том, о чем тогда нельзя было узнать из про­чих книг. История и исторические деятели представали со страниц его работ полнокровными и живы­ми, в отличие от ходульных пер­сонажей многих прочих сочините­лей исторического жанра. А ещё он неизвестное прошлое раскры­вал так, что забытые персонажи буквально жили на страницах его книг в чуде воображения!

Коняев обо всем этом пишет. Рассказывает и о романе «Нечис­тая сила»,в котором повествует­ся о Григории Распутине и распу-тинщине, о трудной судьбе этой книги, о сумасшедших ценах на номера журналов «Наш современ­ник», где публиковался роман под придуманным, чтобы не дразнить гусей из цензуры, заголовком «У последней черты». Мы тогда не знали, что купюры были чуть не в четверть текста, не знали, что Суслов топал ногами, ознакомив­шись с началом публикации. Но то, что по линии партийной Пикуля склоняли на все сто, то мне допод­линно известно. С тех времен ос­тался переплетенный конволют с журнальным текстом, а рядом стоит на полке уже перестроечное книжное издание романа.

Коняев, сочинивший и издав­ший также биографию поэта Ни­колая Рубцова, был знаком с Пи­кулем, гостевал у него в рижской квартире, ваял о нем и его произ­ведениях литературно-критичес­кие статьи, наверное, одним из первых отметил сказовую основу языка писателя. Он, конечно, хва­лит Пикуля. Кроме романа о Рас­путине, который на записных пат­риотов действует, как красная тряпка на быка. Ну, ясное дело,

такова ныне патриотическая по­зиция: святой старец - благо для России и самодержавия, потому «англичанка», которая всегда нам «гадит», и устроила через свою буржуазно-аристократическую агентуру убийство защитника земли русской. Впрочем, оставим эту тему специалистам.

Коняевское повествование по прочтению оставляет странное ощущение. Всеми фибрами тянет наш автор Пикуля в литературные классики, а не получается, хоть ты тресни. Крепкий беллетрист, твор­чество которого трезво оценивали даже друзья при его жизни - да, конечно. Тот же Виктор Конецкий - друг молодости, о котором упо­минает Коняев, жестко критико­вал, не принимая пикулевские кни­ги. Но именно поэтому Конецкий плохой. Получается, что и все остальные «плохие», кто не разделя­ет мнения Коняева?

Биограф, на мой взгляд, смеши­вает обычную литературную борь­бу с травлей. Ну не принимает тот или иной критик творчества того или иного писателя: убивать его за это или прикладывать каленое тавро? Было неприятие властное? Было. Наверное, партийные бонзы себя узнавали во временщиках и сатрапах, потому и спускали цен­зоров вместе с идеологами на пи­сателя. Но и литературная борьба никуда не исчезала, зачислять всех не согласных критиков во вра­гов - не правильно.

А потом кончился книжный де­фицит с цензурой, и закончилась бешеная популярность Пикуля. Хотя, если честно, я отдаю дань должного писателю за его вытас­кивание из тьмы времен многих и многих знаменитых людей, страс­тотерпцев, настоящих героев, про­сто честных на своих местах лю­дей. Такое восстановление и ожив­ление памяти - благо для потом­ков. Литературную же ткань произведений, стиль и мастерство при оценке вывожу за скобки.

Ещё одна претензия к автору книги: у Коняева в разных главах встречаются неоднократные по­вторы, такое ощущение, что кни­га лепилась из статей, и не была должным образом отредактирова­на. Однако это легко исправляет­ся при последующих изданиях.

И всё-таки ставлю гораздо выше мемуары вдовы Пикуля Ан­тонины Ильиничны: и по уровню эмоций, и глубине содержания книга её получилась полнее и яс­нее. Близкий человек, о котором, кстати, наш биограф также нео­днократно упоминает, написала честно и одновременно по-насто­ящему интересно.

Впрочем, несмотря на выше­сказанные замечания, ознако­миться с одним из советских пи­сателей, жутко популярном при жизни, по биографической книге Коняева стоит. Да и оценки данно­му ТРУДУ после прочтения каж­дый может поставить свои соб­ственные, индивидуальные.